Музей Анны Ахматовой

«И неоплаканною тенью я буду здесь блуждать в ночи»

Текст: Надежда Критская

Однажды с историей Фонтанного дома связала свою судьбу «русская Сапфо», «златоустая Анна Всея Руси» – Анна Андреевна Ахматова. Здесь поколениями жили графы Шереметевы, позировал Кипренскому Пушкин, выступали Глинка, Берлиоз, Лист, Виардо, корпел над книгами Шилейко; сюда возвращался после лекций в Академии художеств Пунин. Вслед за ними Ахматова внесла в летопись Фонтанного Дома и свою историю.

Что бормочешь ты, полночь наша?

Всё равно умерла Параша,

Молодая хозяйка дворца.

[5 января 1941]

Эти стихи не вошли в «Поэму без героя», но ценны для потомков – не только как наследие Ахматовой, но и как доказательство её интереса к истории дома, в котором она прожила много лет. Они посвящены Прасковье Жемчуговой – крепостной актрисе, возлюбленной графа Николая Петровича Шереметева, с которой он тайно обвенчался в 1801 году. Как говорила Ахматова, сам император подарил Жемчуговой перстень со своей руки. После смерти Прасковьи её муж установил в дворцовом саду мраморную плиту с надписью: «Я хочу видеть ее ускользающую тень, блуждающую вокруг этого дома. Я приближаюсь, но вдруг эта тень пропадает и возвращает меня к моей боли, исчезая безвозвратно». Сегодня в этом же саду можно увидеть памятник работы Вячеслава Бухаева: тонкая и печальная Ахматова будто олицетворяет посвящённые Жемчуговой строки. Сопровождая гостей музея, она в любой момент готова скрыться с глаз и напомнить им о скорбных днях, которые переживала в Фонтанном доме.

И неоплаканною тенью

Я буду здесь блуждать в ночи,

Когда зацветшею сиренью

Играют звездные лучи.

[1926]

Впервые Ахматова пришла в Фонтанный дом в 1918 году как жена Владимира Шилейко, который до революции, в свою очередь, был домашним учителем у внуков последнего графа Шереметева и поэтому жил в Фонтанном доме. Из «Встреч с Анной Ахматовой» Павла Лукницкого нам известно: «Они выходили на улицу на час, гуляли, потом возвращались – и до 4-х часов ночи работали. Шилейко переводил клинопись, диктуя Анне Андреевне прямо «с листа» – даже стихи (переводы). Анна Андреевна писала под его диктовку». Несмотря на самоотверженный порыв, долго быть «женой великого учёного» у Ахматовой не получилось. Шилейко был деспотичен, ревнив, немногочисленные её стихи, написанные в тот период, сжигал в самоваре, и в конце концов, после двух лет голода и работ на территории музея (в то время почти весь Шереметевский дворец стал Музеем дворянского быта, и его жильцы должны были посменно расчищать сад и мыть общую кухню) Анна Андреевна решила расстаться с Шилейко и покинуть «Шумерийскую кофейню» – так она называла их с Шилейко комнату. Переменив несколько адресов, она вернулась в Фонтанный дом 19 октября 1922 года: поначалу гостьей, затем «второй», невенчанной женой искусствоведа Николая Пунина.

Позднее дочь Пунина Ирина спрашивала Ахматову, когда та начала с ними жить. «Постепенно», – отвечала Анна Андреевна. И не лгала: у Пунина, как и у неё, были причины избегать момента окончательного переезда Ахматовой. Дело было в законной жене Пунина Анне Аренс, их маленькой на тот момент дочери и чувстве стыда, которое вызывала у обоих возлюбленных сложившаяся ситуация. Но в итоге, вопреки стараниям найти другое жильё, Ахматовой всё же пришлось перебраться в служебную квартиру Пунина №44: таким образом можно было избежать уплотнения, когда к жильцам подселяли новых соседей. Она проживёт по этому адресу до 1952 года, покинув его лишь в сороковых, из-за войны.

Знаешь сам, что не стану славить

Нашей встречи горчайший день.

Что тебе на память оставить,

Тень мою? На что тебе тень?

[6 января 1946 г.]

Несмотря на то, что с Пуниным Ахматова какое-то время была счастлива, именно в Фонтанном доме она встречала самые горестные вести. Бывало, их приносили сотрудники НКВД (до 1943 г.) или – позже – МВД; поэтому при всяком звонке в дверь жильцы с тревогой ждали возможного ареста… Иногда везло и это были гости; иногда – приходили арестовывать или устраивать обыск. В квартире вообще много предметов, которые напоминают посетителям о тяжёлых судьбах её жильцов. В прихожей на вешалке висит пальто Николая Пунина, которое он словно не успел захватить с собой при аресте, на кухне – буфет из красного дерева и медная посуда. Это напоминание об Анне Богдановне Смирновой – няне маленькой Ирочки Пуниной, исполнявшей к тому же функции кухарки. Её сдала в дом престарелых невестка Татьяна, ставшая хозяйкой первой комнаты уже коммунальной квартиры. Что-то зловещее, антиутопическое есть и в надписи на тарелке «Общественное питание – путь к социализму», и в радио с завода имени Калинина, которое раньше смолкало лишь на ночь, каждую секунду напоминая жильцам, в каком времени они живут.

Пальто Николая Пунина

Ахматова жила за первой дверью налево по коридору, который начинался за кухней. Сегодня эта дверь отмечена запиской на клочке нотного листа: в ней та самая Татьяна Смирнова просит 5 рублей на хлеб – ещё одно свидетельство трудностей, с которыми сталкивался тогда каждый житель сорок четвёртой квартиры. Но нищета была не единственной проблемой: жилплощадь на четыре комнаты и так была перенаселена, когда в 1929 году в конце коридора (раньше там был тупик) пришлось устроить сына Ахматовой от первого брака – Льва Гумилёва, приехавшего жить из Бежецка и мечтавшего поступать на исторический факультет Ленинградского государственного университета. Он рос в Бежецке с бабушкой, мать навещала его редко, однако позаботилась о том, чтобы в Ленинграде у сына был свой угол. Это был угол в самом буквальном смысле слова: спал Лев на сундуке и организовал себе в конце коридора «кабинет» с иконой Николая Чудотворца в память об отце. Поступить удалось не сразу: сын расстрелянного врага народа, сын дворянина сначала 4 года копил рабочий стаж и лишь в 1934 г. смог достичь своей цели. Этим же годом датирована записка, оставленная Гумилёву матерью. Она гласит: «Единственное спасение – не надеяться ни на какое спасение / Дофину для пользования».

Коридор

Кухня

Долговая записка

Уже через год пророческие слова Ахматовой отозвались роковым событием: Лев Гумилёв и Николай Пунин были арестованы.

Из тюремных ворот,

Из заохтенских болот,

Путем нехоженым,

Лугом некошеным,

Сквозь ночной кордон,

Под пасхальный звон,

Незваный,

Несуженый, —

Приди ко мне ужинать.

[15 апреля 1936 г.]

С другой стороны мемориальной квартиры – кабинет, сохранивший следы счастливой любви между Пуниным и Ахматовой. Сразу после получения ею прописки Николай Николаевич стал говорить: «Твоя комната». Входил зачастую только со стуком. На письменном столе под стеклом можно увидеть фотографию Анны Андреевны, а на противоположной стене над диваном портрет работы Николая Тырсы – будто каждый раз, садясь работать, Пунин смотрел на любимое лицо, и его собственное озаряла улыбка. А у противоположной стены, рядом с дверью в следующую комнату, висит их общая фотография в саду Шереметевского дворца: ещё счастливых…

Было солнце таким, как вошедший в столицу мятежник,

И весенняя осень так жадно ласкалась к нему,

Что казалось — сейчас забелеет прозрачный подснежник…

Вот когда подошел ты, спокойный, к крыльцу моему.

[1922 г.]

Именно из этой комнаты осенью 1935 года вывели арестованных Николая Пунина и Льва Гумилёва. Позже выяснилось, что в кругу гостей квартиры были завербованные органами люди, которые доносили о разговорах. В ту же дату, ночью, Анны – Ахматова, неофициальная, и Аренс, венчанная жена Пунина, – в печке жгли документы и фотографии.

Уводили тебя на рассвете,

За тобой, как на выносе, шла,

В темной горнице плакали дети,

У божницы свеча оплыла.

[1935 г.]

Утром Анна Андреевна уехала ходатайствовать об освобождении любимых в Москву. Ей удалось передать письмо Сталину, поэтому Льва Гумилёва и Николая Пунина довольно быстро освободили. В день их возвращения все сидели в общей столовой – розовой комнате, которая не раз становилась свидетельницей бытовых неурядиц между двумя жёнами Пунина, тяжёлых взглядов Гумилёва-младшего, который сильно ревновал мать к Николаю Николаевичу, скудных угощений и светских бесед. Когда освобождённые появились в квартире, её обитатели сразу же позвонили Ахматовой в Москву; однако радость относительного успеха омрачалась пониманием, что покоя больше не будет. Предчувствие трагедии и тяжелых времён усиливалось день ото дня. В 1938 году происходит тяжёлый, на почве всепоглощающего быта, разрыв Ахматовой и Пунина: Анна Андреевна никогда не была хорошей хозяйкой, а «убийственная любовь» уже слишком сильно тяготила их обоих. Ира (тогда уже замужняя) переехала в отцовский кабинет, а Ахматова заняла детскую.

Эта комната отмечена самыми трагическими событиями жизни поэта: в 1949 году Пунина и Гумилёва снова арестовали.

Смотрит в комнату старый клен,

И, предвидя нашу разлуку,

Мне иссохшую черную руку,

Как за помощью тянет он.

[1942 г.]

На секретере стоит пепельница: когда в квартире бывали гости, которым Ахматова доверяла, она начинала нарочито громко вести светские беседы, показывая взглядом на потолок, писала на клочках бумаги строки «Реквиема», давала их прочесть и запомнить доверенному лицу, с которым беседовала, и затем тут же сжигала. Лидия Чуковская, запомнившая таким способом не одно стихотворение, вспоминала: «Это был обряд: руки, спичка, пепельница, – обряд прекрасный и горестный». Принимала немногих: в те годы о покое пришлось напрочь забыть и быть осторожной во всём. Другой значимый предмет интерьера – сундук «флорентийской невесты», который принадлежал Ольге Глебовой-Судейкиной (эмигрировала в 1924 году). Ахматова открыла его 27 декабря 1940 года, в годовщину смерти Осипа Мандельштама в пересыльном лагере. Со дна сундука поднялись тени её молодости – старые письма и фотографии, нетронутые огнём, отчётливо проявился в памяти образ молодого Николая Гумилёва… «Я зажгла заветные свечи / И вдвоем с ко мне не пришедшим / Сорок первый встречаю год», – писала Ахматова в «Поэме без героя». Без Гумилёва, ведь, по её собственным словам, многое в этом произведении основано на его отсутствии.

Эта же комната помнит жидкий чай, художника Александра Осмеркина, которому тогда позировала Ахматова, ребятишек из соседских квартир… Позже с одним из них, Вовкой, на руках Анна Андреевна спускалась в бомбоубежище – в щели, вырытые в саду. В числе её частых посетителей в предвоенные годы был Владимир Гаршин, патологоанатом, ставший свидетелем «урожайного» для Ахматовой в плане стихов 1940 года. Он был первым человеком, которому Анна Андреевна прочитала строки будущей «Поэмы без героя»; ему же была посвящена её вторая часть. Несмотря на то, что оба были уже немолоды, а он был женат, между ними затеплилось чувство… Но история закончилась, не успев начаться: вмешалась война.

Из Ташкента Ахматова вернулась в 1944 году, одна из первых; в 1945 году 14 ноября после семилетней разлуки встретилась с сыном, а на следующий день – с сотрудником британского посольства Исайей Берлином. Это сподвигло поэта начать работу над новым вариантом «Поэмы без героя». Берлин вошёл в неё как «гость из будущего»; вероятно, благодаря многочасовой беседе о русской культуре, друзьях Ахматовой в эмиграции и судьбе поэта советского времени в целом. Анна Андреевна так прониклась чувством к своему новому другу, что даже сделала его прототипом платонической любовной лирики последних лет.

Истлевают звуки в эфире,

И заря притворилась тьмой.

В навсегда онемевшем мире

Два лишь голоса: твой и мой.

И под ветер с незримых Ладог,

Сквозь почти колокольный звон,

В легкий блеск перекрестных радуг

Разговор ночной превращен.

[20 декабря 1945 г.]

Исайя Берлин позже напишет: «Я незаслуженно получил бессмертие в ее поэзии». Впечатление, которое произвел на Ахматову его визит, отражает наличие в комнате сборников с автографами, подаренных Берлину.

Осенью того же года Анна Андреевна получила ордер на комнату, которую прежде занимала семья Смирновых. Одновременно с её переездом туда жизнь в Фонтанном доме изменилась окончательно. Теперь вместо дома-музея с шереметевскими коллекциями там находился режимный НИИ Арктики Главсевморпути, и на его территорию гостям можно было попасть только по пропускам. После отъезда Берлина в комнате поэта, как она предполагала, установили прослушивающее устройство. В августе 1946 года, после выхода известного Постановления ЦК ВКПб о журналах «Звезда» и «Ленинград» на скамейке под окнами стали круглосуточно дежурить агенты. Ахматовой целый месяц было запрещено выходить из дома. В 1949 году ей был нанесён очередной тяжёлый удар: Пунина и Гумилёва снова арестовали, письмо Сталину не дало результата, хвалебные стихи в честь вождя – тоже… Невозможно представить себе, как хрупкие плечи Анны Андреевны смогли выдержать этот непосильный груз. Ради сына она отреклась от чести поэта, однако даже после смерти Сталина ей пришлось ждать его три года.

Я над этой колыбелью

Наклонилась черной елью.

Бай, бай, бай, бай!

Ай, ай, ай, ай...

Я не вижу сокола

Ни вдали, ни около.

Бай, бай, бай, бай!

Ай, ай, ай, ай...

[26 августа 1949 г.]

В 1952 году НИИ Арктики потребует у жильцов освободить помещения флигеля Шереметевского дворца. Вместе с Ириной Пуниной и её малолетней дочерью Анечкой Ахматова переедет в доходный дом №4 на улицу Красной Конницы. Фонтанный дом она покинет уже навсегда.

Список литературы

Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество. Крымский Ахматовский научный сборник. Вып. 7. Симферополь: Крымский архив, 2009. С. 3–30.

Ахматова А. Собрание сочинений в 6 т. М.: Эллис Лак, 1999.

Ахматова А. Стихи, написанные в Фонтанном доме. СПб.: Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме, 2022.

Истории Фонтанного Дома. Вместо путеводителя. СПБ.: Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме, 2022.

Лукницкий П.Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Т. I. Paris: YMCA-PRESS, 1991.

Чуковская Л.К. Записки об Анне Ахматовой. М.: Время, 2007.